Boris Akunin
( 20.05.1956 года )
Грузия (Georgia)
Так сложилось, что среди российских музыкантов, артистов, режиссеров и писателей часто встречаются люди с грузинскими фамилиями или паспортами. И нельзя выбрать, какое прилагательное – «грузинский» или «российский» больше подходит, скажем, для Вахтанга Кикабидзе, Георгия Данелии или Нины Ананиашвили. Они и сами считают себя представителями одного культурного пространства. Кто-то из них находится сейчас в Тбилиси, кто-то – в Москве. И когда две страны начинают смотреть друг на друга сквозь прорезь прицела, эти люди буквально теряют дар речи. Впрочем, один из самых популярных наших писателей Борис АКУНИН (Григорий Чхартишвили) вчера нашел возможность ответить на вопросы «Новых Известий».
Автор: Борис Бабанов
Сайт: Новые Известия
Статья: Шрам от грузинских событий останется надолго
Дата публикации: 13.08.2008
– Кто виноват в российско-грузинском конфликте?
– Правительства обеих стран. Когда переговоры перерастают в кровавый конфликт, всегда виноваты руководители.
– Где правда: источники грузинские и западные говорят одно, а российские – с точностью до наоборот?
– Я смотрел новости по нашему ТВ. Доверия они у меня не вызывали никакого. Все приходилось перепроверять по новостям агентства Рейтер, которое, на мой взгляд, освещало ситуацию полней и правдоподобней всего. То, что психологическая война российскими государственными СМИ и дипломатией на мировом уровне проиграна вчистую, сомнений не вызывает. Изначально выигрышная ситуация (Саакашвили – явный агрессор, обстреливающий мирных жителей) в мировом сознании перевернулась с точностью до наоборот (агрессор – Путин, бомбящий мирных жителей). Конечно, тут и военные наши постарались. Пускать бомбардировщики над министром Кушнером, когда он находится в Грузии, это сильно.
– Не является ли конфликт маленькой победоносной войной – и с чьей стороны? В чем «второе дно» конфликта? Какова вина Михаила Саакашвили? Он выиграл или проиграл?
– По-моему, Саакашвили добился того, чего хотел, а наши жадно заглотили наживку. Теперь весь мир твердо знает, что конфликтующие стороны – Россия и Грузия, а не Грузия и Южная Осетия. Но на месте грузин я бы этого «гамбитиста», для которого человеческие жизни – пешки на шахматной доске, призвал бы к ответу. Авантюрист не должен руководить государством.
– Что будет дальше, как будут развиваться события?
– Это зависит от российского правительства, прежде всего. Мы оказались, впервые за время существования постсоветской России, перед угрозой полной политической изоляции и новой «холодной войны». РФ – не СССР, у которого худо-бедно был свой СЭВ. Мы же, увы, в экономическом смысле давно превратились в мировой нефтегазовый придаток. И не более.
– Вы допускаете возможность этнических чисток в Москве, Санкт-Петербурге российскими патриотами?
– Только при «команде сверху шепотом», как это было в октябре 2006 года. Кстати, никто за то позорище так и не ответил.
– Вы верите в то, что грузинские войска давили осетин, жгли храмы?
– Не верю. Как и в зверства осетин. Не в традиции этих народов жечь храмы и убивать детей. На месте Путина я бы без неопровержимых доказательств такими обвинениями, да еще в столь воспаленные времена, не разбрасывался.
– Конфликт завершен?
– Не знаю. Посмотрим.
– Является ли произошедшее в Грузии местью (пресловутым «адекватным ответом») российских силовиков за Косово и Милошевича? Или это просто напоминание о Будапеште, Праге и т. п., то есть малость подзабытое бряцание оружием? Осетия, Зугдиди, Гори, тбилисский аэродром – далее везде?..
– Фантомные боли в ампутированной конечности – вот что это такое. Никак наши правители не уяснят, что соседей надо не стращать, а прикармливать. Потом обижаемся, что Украина, Прибалтика и Грузия в НАТО хотят. А где им еще от наших «ястребов» защиту искать?
– Кто победил в конфликте?
– Дурость победила. В политическом смысле все проиграли. Мы проиграли больше, потому что еще раз заставили весь мир вспомнить о «советской военной угрозе» и о силе наших «ястребов». Но и Саакашвили проиграл. Не думаю, что его теперь скоро пустят в НАТО и тем более в ЕС, флаг которого висит у него в кабинете. Маленький партнер, создающий большие проблемы, никому не нужен.
– Что будет дальше между Грузией и Россией? Что будет между грузинским и российским народами?
– Шрам от этих августовских событий останется надолго. Думаю, что осетин и грузин в ближайшие сто лет помирить не удастся. Придется, видимо, Грузии попрощаться с Южной Осетией, сами виноваты. Ну а что касается наших народов, как-нибудь разберемся. Сменятся правители, потеплеют и отношения. Нам есть что вспомнить, кроме плохого.
Дата публикации на сайте: 16.08.2008
=================================================
Борис Акунин: «Я не писатель, я беллетрист»
Страна околдована Акуниным. Домохозяйки и пенсионеры, бизнес-леди и неформалы, в метро, электричках и лимузинах — все и везде читают его детективы. Серьезный исследователь японской культуры Григорий Чхартишвили свое творчество под псевдонимом Борис Акунин называет «литературным и деловым проектом». А беседу мы начали с его первой ставшей доступной для широкой публики книги «Писатель и самоубийство», которую критики называют уникальной для российской литературы.
План вместо вдохновения
— ПОЧЕМУ это ваше произведение посвящено проблеме суицида?
— Надо сказать, что эта книжка стала хорошо продаваться уже после появления произведений Бориса Акунина. Я думаю, что многие купили «Писателя и самоубийство», полагая, что это тоже развлекательная литература, и были разочарованы. Проблема суицида естественным образом интересовала меня в связи с тем, что я занимался японской культурой, где эта тема играет магистральную роль. Дальневосточная модель мировоззрения очень отличается от христианской в отношении к жизни и смерти. Я попал в Японию студентом, и вскоре в университетском общежитии произошел трагический случай: 18-летняя студентка выбросилась с высокого этажа и разбилась насмерть. Это и у нас часто бывает, когда едва достигшие совершеннолетия девочки из-за несчастной любви кончают с собой, но оставленная ею посмертная записка была уж больно жизнерадостной: «Ничего: в следующей жизни ты обязательно будешь мой». Это тогда заставило меня сильно задуматься.
— Помогло ли вам в жизни изучение восточной философии?
— Нет, ничего это мне не помогло. И не очень-то помогает самим японцам, которые такие же люди, как все. Ну не все же индусы живут, как Махатма Ганди, и не все русские, как Толстой или Достоевский. Мое востоковедческое образование и опыт общения с другой, принципиально иной культурой помогли мне в другом. Этот опыт дает возможность взглянуть на нашу действительность, так сказать, двумя глазами. Ведь западная цивилизация, к которой принадлежит образованная часть нашего общества, слишком прагматична, логична и, условно говоря, живет завтрашним, а не сегодняшним днем.
— Кем вы себя считаете?
— Я беллетрист. Разница состоит в том, что писатель пишет для себя, а беллетрист — для читателя. Никогда не буду писать в стол, упаси меня Боже.
— А как же вдохновение?
— К сожалению, вдохновения, как и творческих озарений, у меня не бывает. Есть план, список действующих лиц, с историей каждого из них. А потом я пишу уже готовый текст. У меня всегда очень жесткий костяк произведения, и это, с одной стороны, убыстряет и рационализирует работу, а с другой — очень «сушит» ее. И когда тебе хочется уйти куда-то в сторону, все здание романа начинает шататься и разваливаться.
Фандорин выходит в интернет
— СКОРО ли появится ваш новый роман и о чем он будет?
— В отличие от цикла про Эраста Фандорина, когда я заранее все знаю, в остальных случаях — не знаю ничего. Поэтому подготовка к написанию романа про Николаса Фандорина заключается в том, что я, так сказать, прочищаю слух: готовлюсь послушать, что он мне расскажет.
Кроме того, хочу написать литературное произведение, которое может существовать только в электронном виде. Первый опыт создания книги третьего тысячелетия — безбумажной — тоже будет про Фандорина. Но сей проект требует очень больших денег. Их у меня нет.
— Кстати, как реагируете на появление в прессе информации о ваших гонорарах?
— Вообще обсуждение финансовых проблем частного лица на публике я считаю неправильным. Это же моя интимная сфера. Но тема взаимоотношения литературы и денег кажется мне весьма интересной и очень актуальной для нашей страны. Ведь мой проект «Борис Акунин» — это не только литературный, но и бизнес-проект. Мне хочется создать ситуацию, в которой литератор, живущий в России, мог бы зарабатывать достаточно денег и создать некую культурную конструкцию, в центре которой находилось бы не издательство, не литературный агент или продюсер, а именно писатель.
— Насколько серьезно вы изучаете времена и места, о которых пишете?
— Я всегда сильно переживаю из-за вкравшихся ошибок, но меньше, чем думают те, кто их так старательно выискивает. При том, что обычно сам сижу в архивах и читаю специальную литературу, я даю свои рукописи как минимум двум экспертам, специалистам в той области, о которой идет речь в романе. Александр Дюма не особенно утруждал себя проверкой фактов. Но мне самому так интереснее работать.
— Вы переживаете за судьбы своих героев? Не плачете ли, как Флобер над своей мадам Бовари?
— Я волнуюсь за своих героев. У меня складывается такое ощущение, что я героя не придумываю: он мне про себя рассказывает, а я просто очень внимательно слушаю. Иногда я тороплюсь, забегаю вперед, начинаю писать и понимаю, что плохо его расслышал. Тогда возвращаюсь назад. Мне порой просто не хватает терпения, и спешка, которая мне, к сожалению, свойственна, приводит к тому, что в моих романах иногда появляются неточности. В этом случае я не совсем расслышал, что мне рассказывал тот или иной персонаж.
— В подобной ситуации у вас не возникает желания переписать произведение заново?
— К сожалению, это невозможно. Это все равно что жизнь заново прожить. А Фандорина я услышал не сразу. Потому что Эраст Петрович в некоторой степени гомункулус, созданный мною в пробирке, слишком, так сказать, холодным рецептурным путем. Понадобилось некоторое время для того, чтобы этот раствор взболтался и стал живым. Сейчас для меня Эраст Петрович совершенно живой человек. Я его слышу, я его вижу, у меня дома висит его портрет. Картина попалась мне на глаза в антикварном магазине, и я не мог ее не купить: портрет неизвестного чиновника, датированный 1894 годом, — вылитый Эраст Петрович.
— Неужели и седые виски были на месте?
— Седых висков немного не хватало, но я ему их пририсовал — и получился Фандорин! Теперь он висит у меня на стене, и когда я смотрю на портрет, у него меняется выражение лица. Это хороший портрет.
Жена-защитница
— НА РАБОТУ много времени тратите?
— Я не могу много работать: я ленив. Как правило, работаю в день 2–3 часа, за это время у меня в мозгу садится батарейка. А в остальное время встречаюсь с друзьями, играю на компьютере.
(У Акунина звонит мобильный телефон.)
— Зачем вам противоударный, водонепроницаемый аппарат?
— Я жутко рассеянный и все время их теряю. В этом мае потерял три телефона. Я вообще все теряю. У меня уже 7 или 8 бумажников вытащили. Все время хожу и думаю о чем-то…
— А рукописи никогда не теряли?
— У меня была одна кошмарная история: стер по рассеянности почти готовый роман. Я все всегда дублировал на дискеты, но в этот раз убрал и с дискеты, и с жесткого диска. Меня спасла жена, которая боялась за мой компьютер, так как я мог скачать из сети вирусы, и скопировала почти законченный роман к себе на дискету.
— Ваши детективы первоначально были посвящены жене. Говорят, супруга помогает вам выстраивать отношения с журналистами…
— Она просто защищает меня, потому что мне не хватает времени заниматься всякими деловыми вопросами. Жена следит за тем, когда, как и сколько я общаюсь с прессой. Я чувствую некие обязательства: раз я работаю в жанре массовой литературы и публика испытывает ко мне любопытство, значит, надо время от времени отвечать на ваши вопросы. Иначе просто невежливо. Вот все это и регулирует моя жена. Скоро я снова начну писать роман и «уйду в песок».
===========================================
Борис Акунин: "Убить Фандорина?" Знаменитый писатель отвечает на вопросы журналистов и читателей "РГ"
Игорь Шевелев
"Российская газета" - Неделя №3696 от 11 февраля 2005 г.
Версия для печати
Быть или не быть Фандорину - вот вопрос Фото: Аркадий Колыбалов
Чего ТУТ много говорить: на "деловом завтраке" в редакции был писатель Борис Акунин. Женская часть коллектива изучала его пристально, въедливо и осталась довольна. Мужчины пытали по части ума, но и тут придраться не к чему. В итоге - решили ждать новых встреч, а главное - романов.
Негры и наглецы
- Выпустив в свет сразу три толстых романа, вы не боитесь разговоров, что Борис Акунин использует труд литературных "негров"?
- Когда-то уже говорили, что за меня пишут "негры", теперь не говорят. Хотя я все время играю со стилями и жанрами, по каждой книжке видно, что они написаны одним автором. К сожалению, у меня, как и у любого человека, ограничен словарь, и это меня удручает. Все время спотыкаешься о какие-то фразы и метафоры, которые использовал раньше. Приходится прибегать ко всяким сильным средствам. Например, ставить себя в жесткие рамки какого-то жанра или речевой культуры. Ну вот, например, "Детская книга". В ней ты обязан писать просто, ясно, прозрачно. Она отсекает всякий экстрим и декор. Или "Шпионский роман", действие которого происходит в 1941 году. Это насквозь советский текст, написанный соответствующим языком. Я очень не люблю стилистику той эпохи. У меня от нее мороз идет по коже. Но это дало мне дополнительный заряд. Подобного пласта я раньше не трогал.
- Плюс фантастический роман?
- Там другие игры. Действие романа начинается в 1980 году. Я постарался вспомнить молодежный сленг той эпохи - клешеные джинсы, суперрайфл, батники. У меня память довольно хорошая. К тому же я расспрашивал своих знакомых и сверстников. Я помнил одно, кто-то - другое. Вспоминать было смешно и грустно.
- Многие подумали, что за вас пишут "негры", когда одновременно вышли два романа "Любовник смерти" и "Любовница смерти". Такое впечатление, что их писали два разных человека.
- Это было в 2001 году, когда у меня кончился первый заряд энергии. Я почувствовал, что не могу уже писать так легко, как раньше. Разница в стиле - сильное средство подбодрить себя. Один из этих романов написан в удушающей декадентской манере. Все, кто читал или пытался читать, скажем, прозу Брюсова, понимает, какое это испытание. А второй, наоборот, написан убогим языком необразованного подростка, который не умеет строить фразу и чей словарь состоит из четырех с половиной слов. Мне надо было максимально развести стили двух книг. В этом смысле эксперимент можно считать полезным и удачным. В сюжетном же смысле две те книжки получились так себе, поскольку я слишком увлекся словесными играми.
- А до того как стать Борисом Акуниным, сами не подрабатывали литературным "негром"?
- Нет, я зарабатывал на жизнь литературным переводом, приходилось переводить много муры. Причем я достиг в этом совершенства. Я переводил с магнитофоном в руках, диктуя начисто, со всеми знаками препинания. Машинистке оставалось только перепечатать. В час я переводил десять страниц, которые можно было потом не редактировать. Хорошая школа для того, чтобы стать автором массовой литературы.
- Так вы почерпнули и многообразие жанров бульварной литературы?
- Как переводчик с японского я в основном имел дело с серьезной литературой. Переводчик - это нечто водообразное. Ты должен принимать форму того сосуда, который наполняешь. Очень хорошая школа для работы с разными стилями.
- Вы не боитесь, что расширение жанров, к которым вы обращаетесь, отшатнет от вас фанатов Фандорина или любителей Пелагии?
- В моем ремесле, при том что я работаю с массовой литературой, я не могу и не должен следить за реакцией читателей - что им нравится или нет. Это связывает руки и лишает смелости, я бы даже сказал - творческой наглости. Когда делаешь что-то новое, без наглости нельзя. Тут оглядка или робость - вещи недопустимые.
- Почему не печатаетесь в толстых журналах?
- Потому что не пишу в этом жанре. "Новый мир" напечатал две мои пьесы, которые можно с большой натяжкой отнести к изящной словесности. Там хоть какой-то формальный повод был. А так меня надо, скорее, печатать в каких-нибудь глянцевых журналах.
Все жанры, кроме скучных
- Недавно вы сказали, что напишете книги во всех жанрах, кроме эротики. Какая книга будет следующей после детской, шпионской и фантастики?
- Интересно было бы написать семейную сагу. Тем более что исторический фон страны дает для этого хорошую возможность. Меня, правда, пугает объем.
- Жанры меняете, но даже героя детской книжки зовут Эрастом.
- Я заселяю свое литературное пространство членами одной семьи. Мне приятно думать, что все люди - братья и находятся в явных или неявных родственных отношениях. Например, в фантастическом романе действуют два молодых человека, никак не связанных между собой. Но у одного из них фамилия Дарновский, а у другого - Дронов. Видимо, и тут не обошлось без Дорнов-Фандориных. И в шпионском романе есть такая линия.
- Аукаясь с русской классикой, надеетесь избежать романа-эпопеи?
- Вроде "Войны и мира" и "Тихого Дона"? То есть портрет не семьи, а страны на историческом фоне? Интересная идея. Я записал 14 или 15 жанров, а про этот забыл. Спасибо, учту.
- Что вы почувствовали, став успешным литератором?
- Я почувствовал себя свободным. Раздарил все галстуки, как только ушел с работы. Больше никогда, надеюсь, не надену. Просыпаться утром не под будильник - это большое человеческое счастье. Во-вторых, работаю тогда, когда мне этого хочется.
- Акунин, как вы написали в "Кладбищенских историях", это массовик-затейник?
- Ну и что в этом дурного? Я ведь не насилую себя, не изображаю затейность. Я действительно обожаю всякие игры, так уж устроен. Каждый вечер сижу и играю на компьютере. Лучший для меня отдых.
- А в казино не играете?
- В казино - нет. Со мной недавно произошел позорный случай. В прошлом году после франкфуртской ярмарки поехал в Баден-Баден, пошел в знаменитое казино, известное по "Игроку" Достоевского. И стал играть в рулетку. Выиграл на зеро, мне принесли кучу фишек. Я стал играть дальше и поймал себя на том, что клюю носом, засыпаю. За зеленым столом! Мне это оказалось совсем не интересно. Рулетка - игра, в которой никак себя не проявишь, там слепой случай. Другое дело - покер. Смотришь в глаза партнеру, угадываешь его психологию. Рулетка, по сравнению с этим, игра тупая.
Вопросы читателей
- Вы считаете суммарный тираж своих книг в России и других странах?
- В России у меня 11 миллионов. Тиражи за границей сосчитать довольно трудно, но за миллион я точно перевалил. Перевели меня в тридцати с лишним странах. Насколько мне известно от агентов, книжки лучше всего продаются в Англии, Германии и Польше. Почему, не знаю. Видимо, это зависит от перевода или издательской ситуации. Но главная моя гордость в другом. Кажется, я единственный современный русский писатель, которого перевели на украинский язык. С удовольствием читаю этот перевод знакомым вслух.
- Администрация города Соликамска интересуется, какой из ваших героев вам симпатичнее всего?
- Я симпатизирую многим героям. Ближе всего мне по своему устройству герой романа "Внеклассное чтение" Данила Фандорин. Такой немолодой резонер, который, когда надо действовать, любит остановиться и поразглагольствовать о смысле бытия.
- Полинова Ольга из Новосибирска спрашивает, не является ли использование рассказа Куприна "Штабс-капитан Рыбников" в вашей книге "Алмазная колесница" плагиатом? И вообще, зачем это вам?
- Такие заимствования - штука распространенная и даже освященная классической традицией. Еще Шекспир (прошу прощения за параллель) брал известные зрителю сюжеты и обрабатывал их по-своему. "Алмазная колесница" не первый мой опыт такой игры с читателем. Я впрямую цитирую Куприна, чтобы ни у кого не возникло сомнений. Если не помните текст Куприна, возьмите, перечитайте и посмотрите, как я его перевернул и что с ним сделал.
- А в плагиате не обвиняли?
- Почему же, я помню, как в начале моей беллетристической карьеры то и дело возникал какой-нибудь отчасти начитанный критик и кричал: "Смотрите, "Пелагия и белый бульдог" - это "Соборяне" Лескова. Караул, грабят!" Или "Коронация" - это "Остаток дня" Кадзуо Исигуро. Акунин думает, что никто не читал, а мы читали!" Так ты приглядись, там посвящение стоит: "К. И." А в "Белом бульдоге" - "Н. С.", то есть "Николай Семенович", в смысле, Лесков. Игра в литературные аллюзии - это отдельный пласт, предназначенный для читателей с филологическим уклоном.
- Читали на разных языках, а перекличек больше с русской литературой?
- А как иначе? Мы часто слышим, что Россия великая страна. Но смысл в слова вкладывается разный в зависимости от того, кто их произносит. Когда об этом говорят государственные деятели и генералы, они имеют в виду, что у нас много бомб, ракет и нас должны бояться. У меня иное представление о величии страны. Оно определяется созидательным вкладом, который данная страна внесла в мировую культуру. Культура и есть тот самый мед, который вырабатывает пчелиный рой под названием "человечество". Вклад России в мировую культуру - это, прежде всего, великая литература XIX века. Это то, что нас сформировало. Естественно, как пишущий человек, я всецело нахожусь под ее воздействием и хочу, чтобы другие тоже это чувствовали.
- Ваш читатель Павлов Николай Иванович спрашивает: будет ли Фандорин в будущих ваших романах бороться с советской властью? Не собираетесь ли убить его?
- Про будущее Эраста Петровича Фандорина говорить не буду. Это секрет.
- Сколько книг о Фандорине еще нам ждать?
- По "генеральному плану" должно быть еще два романа и два тома рассказов.
- А что за рассказы?
- Два тома рассказов завершат цикл. Один будет называться "Фандорин в XIX веке", другой - "Фандорин в ХХ веке". Там кое-что будет объяснено, прояснено в судьбе разных персонажей. Может, и весь проект предстанет в несколько ином свете. Я еще точно не знаю. Есть разные варианты.
- А как дела с экранизациями?
- Сейчас выходит фильм "Турецкий гамбит". Перед этим на Первом канале пройдет фильм Леонида Парфенова про Русско-турецкую войну, о которой речь в романе. В экранизации романа "Азазель" играл молодой актер Илья Носков. В "Турецком гамбите" в роли Фандорина будет Егор Бероев. В "Статском советнике", который выйдет в апреле, играет Олег Меньшиков. Это очень разные Фандорины. Каждый из них по-своему интересен. Мне ближе Фандорин в исполнении Меньшикова. Наверное, это объясняется возрастной близостью с Фандориным того периода.
- А вообще ваше отношение к экранизациям, не жалеете о них?
- Нет, не жалею. Они входят в условия затеянного мною проекта. Просто я теперь понимаю, что не надо воспринимать их близко к сердцу. Экранизация - это другое произведение.
- А ваши впечатления от "Турецкого гамбита" и "Статского советника"?
- Объективного впечатления быть не может. Я писал сценарий. Меня уже с души воротит от этих сюжетов - надоели. Но и тот, и другой фильмы сняты на полную катушку. Видно, что люди не пожалели ни денег, ни времени, ни усилий. Это у меня вызывает уважение. А уж хорошо ли получилось, об этом судить зрителям.
- Что насчет экранизации "Азазеля" Полем Верхувеном?
- Когда этот замечательный режиссер предложил мне сотрудничество, я, естественно, был рад. Но это было давно. Эпопея продолжается, продолжается и никак не перейдет в производственную фазу. Причина проста: интерес к русской тематике в нынешнем мире близок к нулю. Верхувену собрать деньги на этот фильм непросто. Он все время возводит строение, у которого то один фасад обвалится, то другой. Он попросил у меня последнюю отсрочку до сентября 2005 года. Если попытка не пройдет, у меня есть наготове другие предложения. Хотя мне будет жаль. Я читал верхувеновский сценарий, он хороший. И режиссер замечательный. Было бы интересно посмотреть, что он сделает.
- Вы часто говорили о мистических совпадениях, которые начались с вашим писательством. Новые случаи появились?
- Буквально на прошлой неделе едем мы с женой в машине и разговариваем о том, какое имя должно быть у героя моего нового проекта. Это важно, потому что, когда находишь правильное имя, раздается такой тихий звон, и история начинает придумываться сама собой. Я говорю: фамилия у него должна быть Романов, и звать его должны Алексеем. Алексей Романов. Жена говорит: это как-то слишком просто. В машине в это время бубнит радио "Культура". Вдруг оттуда раздается: "С вами ведущий Алексей Романов". Честное слово, не придумываю. И сразу - дзинь! - слышу заветный звон, и дело стронулось с мертвой точки.
- А вам жена помогает? Какую роль она играет в вашем творчестве?
- Она первый мой читатель. Это для меня важно, потому что на ней я проверяю вещи, по поводу которых у меня есть сомнения. Если наши сомнения совпадают, значит, дело швах, не годится, надо переделывать. Кроме того, она редактирует мои книжки, она профессиональный редактор. Делает это очень хорошо. Не говоря о том, что она сняла с меня все заботы, связанные с агентами, книжными издательствами, прессой и т. д.
Кухня национальной культуры
- Как специалиста по японской культуре вас радует растущий интерес к ней у нас, включая любовь к Мураками и суши-барам?
- Именно волна массовой культуры меня радует больше прежнего элитарного интереса к Акутагаве или дзен-буддизму. То, что проникает в массовую культуру, остается надолго, входя в формулу национального менталитета. Самое надежное проникновение в чужую культуру - через материальные вещи. Я счастлив, что Россия оценила японскую кухню, которую я люблю много лет. Мода на Мураками пройдет, а мода на суси-бары (в японском нет звука "ш") останется, потому что это вкусно и здорово. К сожалению, это односторонний процесс. В Японии с российской культурой ничего подобного не происходит.
- Почему, как вам кажется?
- Кроме наших пианистов или группы "Тату", ну, может, еще балета, японцы не знают русской культуры. Российское государство, к сожалению, не тратит усилий и денег на пропаганду нашей культуры за рубежом.
- Вы исторический писатель, пишете и о сегодняшней жизни под углом истории. Какой вектор развития России вы видите?
- Я отвечу, хотя и не уверен, что ответ вам понравится. Я думаю, что наше общество переживает сейчас период неизбежный, но малоприятный. Период утраты признаков демократического общества. Демократия, как мы знаем, держится на трех китах и одной акуле. В последнее время один из китов - исполнительная власть - встал на дыбы, принял вид вертикали и задавил двух других китов. Что касается акулы, то есть журналистики, то зубы у нее повыдернули, и акула превратилась в какую-то рыбу лабардан-с. Как человек с историческим образованием я хорошо понимаю, что это явление временное, продлится несколько лет, а потом волна пойдет в другую сторону. Но для меня это период грустный.
- Вы сказали, что у русской литературы было особое предназначение в нашей культуре. Вернется оно когда-нибудь или исчезнет навсегда?
- Вернется в одном случае. Если в стране все будет плохо. Если не будет свободы, если не восстановятся нормальные демократические механизмы. Особая роль литературы в России всегда определялась несвободой и гнетом власти, когда литература оставалась единственным клапаном, а писатель брал на себя функции, не свойственные сочинителю беллетристики. Потому что писатель не должен быть учителем жизни, философом, экономистом и говорить, что делать и кто виноват. Это признаки литературы, существующей в условиях реакции. Если, не дай бог, у нас в стране такое произойдет, то, конечно, появятся новые Солженицыны.
- А вы не просите жену, как когда-то Гумилев Ахматову, удавить вас, когда вы станете "пасти народы"?
- Я сам все время про это помню. Есть такое искушение, не скрою. Болезнь возраста. Сначала замечаешь, что раздражает молодежь. Это первый признак. Потом чувствуешь, что хочется всех учить жить. А если у тебя сотни тысяч читателей, то удержаться трудно. Приходится бить себя по рукам.
- В ваших исторических романах Россия - нормальная страна, со своей структурой. У классиков XIX века Россия ужасна. А у вас и полиция эффективная, и сыск хороший. Вы произвели в головах читателей контрреволюционный сдвиг, если учесть, что последние полтора века русское общество живет ценностью революции?
- Власть в России - это не что-то стабильное и застывшее. Там бывают разные периоды и происходят разные процессы. Я не склонен ни демонизировать ее, ни делать чем-то священным. Если мы посмотрим на русскую историю, то увидим достаточно периодов, когда власть была просто преступной. А были периоды, когда власть, что называется, честно старалась. От нее ничего больше не требуется. От нее требуется не совершенство, а честное старание, чтобы она работала не в свой карман, а на благо людей, которые живут в это время. С моей точки зрения, Александр II, в царствование которого начинаются приключения Эраста Фандорина, - царь, который честно старался. Закончилось это плохо, но, на мой взгляд, эта фигура в русской истории со знаком плюс. У меня Эраст Петрович - человек, выполняющий очень трудную задачу. Он хочет находиться на государственной службе, не вступая в противоречие с собственной совестью и с собственными представлениями о чести. Ему не заморочишь голову. Он знает, что никакими высокими резонами о благе родины и пользе отечества нельзя оправдать гнусность и подлость. Но наступает момент, когда он видит, что власть становится преступной, и тогда он с государственной службы уходит.
- Проблема государственных людей, которую мы видим и сегодня?
- Людям на государственной службе легко впасть в заблуждение. Ради родины и общего блага совершим нечто дурно пахнущее - ничего, не ради себя же. Но штука в том, что от мерзости, даже благонамеренной, не будет пользы ни отечеству, ни человечеству. Мерзость может породить только мерзость. Так было во все времена, так осталось. И сегодня, думаю, это еще более актуально, чем во времена Александра II.
- И все-таки это пафос, а вот священник у вас в романах - не поп с картины Репина, и жандарм нормальный.
- Если вы прочтете мой "Шпионский роман", то увидите, что и в НКВД работали о-очень интересные люди. Я не склонен делать из людей карикатуры. Я хорошо понимаю, что у всякого человека своя правда. И в этой правде имеет смысл разобраться, чтобы понять что-то важное для себя, взглянуть на жизнь иначе. Поэтому злодеи, которых я описываю в романах, бывают чрезвычайно привлекательными. Если же вы спрашиваете о второй половине XIX века, то я люблю этот период русской истории, когда страна двигалась в сторону роста человеческого достоинства. Потому что реформы Александра II были направлены именно на это. И мне отвратительна сталинская эпоха прежде всего из-за чудовищного покушения на чувство собственного достоинства, которое начало образовываться в нашем обществе после отмены крепостного права.
- Но после Александра II пришел Александр III... И все же вы выбрали и эту неприятную для вас эпоху?
- Эраст Петрович Фандорин родился в России в 1856 году. Его жизнь проходит на фоне перемен, которые были в стране. Сначала была одна полоса, потом другая. Я показываю жизнь "благородного мужа", который живет в разные времена - и хорошие, и плохие. В одних условиях он ведет себя и живет так, в других - этак.
- Кто-то писал, что наступает время в жизни, когда следует избегать двух вещей, - не заводить новые романы и не ссориться со старыми друзьями. У вас оно не наступило?
- Не ссориться с друзьями, - до этого возраста я уже, кажется, дожил. А до того, чтобы не писать новые романы, - еще нет.
=========================================
"Я могу варить из исторических сухофактов любой компот"
В четверг в широкий российский прокат выйдет новый (уже третий по счету) фильм по произведениям Бориса Акунина о сыщике Эрасте Фандорине "Статский советник". Накануне скрывающийся за псевдонимом Акунина литератор и переводчик Григорий Чхартишвили ответил на вопросы корреспондента ГАЗЕТЫ Кирилла Решетникова о литературных стратегиях, вымысле и правде.
- В ваших романах, при всей их историчности, главным героем является вымышленный персонаж. Вам никогда не хотелось написать роман о реальном историческом лице?
- Это был бы другой жанр. Даже два других жанра. Первый - нон-фикшн. Он мне интересен, и я подумываю о том, чтобы (в качестве не Акунина, а Чхартишвили) написать документальную биографию одного исторического деятеля (пока не скажу кого), на примере жизни которого можно было бы многое понять про Россию, про природу власти, про мета… Продолжение »