Анна Матвеева. Перевал Дятлова.
Посвящается девяти
Говорящий не знает, а знающий не говорит.
ОТ АВТОРА
Событие, о котором идет речь в этой книге, подлинное. Более
сорока лет назад загадочная гибель девятерых туристов потрясла
Свердловск, хотя за пределами города мало кто знал о ней. Военные
ведомства и партийное руководство взяли все под свой контроль. Однако
эта трагедия не переставала волновать людей. Окруженная тайнами, она
и теперь не дает покоя туристам и тем, кто далек от туризма, — род-
ственники погибших, журналисты, военные, криминалисты уже высказывали
свои версии случившегося.
В этой книге мне хотелось показать историю 1959 года глазами
человека, переживающего эту трагедию в году 2000. Передо мной не
стояла цель раскрыть страшную тайну Горы Мертвецов — эта цель стоит
перед Вами, дорогой читатель, а я лишь старалась сделать все, чтобы
облегчить решение этой задачи.
Документы, приведенные в книге,-воспроизводятся по оригиналу,
иногда с небольшими
сокращениями. Современные герои — вымышлены, хотя у некоторых
есть прототипы.
Людям, у которых есть личный опыт поиска, память общения с
погибшими, документы и собственные версии, приношу глубокую благодар-
ность — их преданность дружбе и поиску справедливости потрясает, — а
также извинения в том случае, если наши мнения расходятся.
Для читателей, которых интересуют только документальные
сведения, в книге проложен специальный маршрут: избегайте основного
шрифта.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРИ ДНЕВНОМ СВЕТЕ И СОЛНЕЧНОМ ДНЕ
В моей квартире очень холодно.
На внутреннем термометре — плюс одиннадцать. Воображению не
хватает толстых медвежьих шкур и еще руками ломать непропеченные
кости у костра, чтобы блики пламени путешествовали по коже бородатых
лиц.
Конец ноября, ежегодная битва за согревание началась. До марта
буду пинками поднимать себя в студеную утреннюю жизнь. Кот мягко
запрыгивает на подоконник и рассматривает что-то ему одному видимое-
ведомое за окном, где черный воздух и капустный хруст снега.
Я не борюсь с холодом в моей квартире, как причиной: нет смысла.
Мне будут говорить о том, что у нас мэр-ворюга и теперь мне холодно
оттого, что ему, подлецу, тепло. Еще мне расскажут, что дома у нас
строят
как-то странно, а мой дом вообще новый, ему всего лишь пять
годков.
Спасаюсь искусственным теплом обогревателя, бессчетными кружками
чая и жду весны.
И все бы ничего, вот только последнее время все чаще показывают
мне, как кино, один и тот же сон. Или это не сон, а какие-то утренние
размышления сразу после сна, которые трудно от него отличить... Вижу
я четко и ясно высокие плотные сугробы, черные ели и тощие кривые
березки. Откуда-то летит ко мне в предпоследний год этого тысячелетия
свист смертельного, убивающего ветра и как тихий подголосок ему —
тяжелое дыхание замерзающего человека. Снежные крошки на красном
лице. Несгибающиеся ладони. Закрытые глаза. Свист ветра...
Вечером я проверяю, хорошо ли заперта дверь. В такое время
живем, что засовы и решетки — лучшие друзья. Я тихонько дергаю за
дверную ручку, а потом — на всякий — смотрю в "глазок".
Там стоят люди — но тихо, не шевелясь. Маленькое стеклышко
"глазка" искажает их лица, но я все равно вижу, что они улыбаются.
Две девушки и несколько мужчин. Все в лыжных брюках и стареньких
штормовках.
— Вы к кому? — спрашиваю.
Они молчат, и глаза их странно неподвижны.
Я замечаю лыжи, приставленные к стене.
Куда понесло этих людей — в лыжный поход по такой погоде?
Ненормальные.
Кот мурчит и вьется низко летающей бабочкой возле моих ног. На
площадке — пусто.
Открываю дверь.
Слышится вежливый запах папирос, и снег лежит в полшаге от моего
коврика.
1.
Утром в дверь начали колотить с такой силой, будто решили забить
ее гвоздями. Со мной внутри. Еле успев глянуть на часы — полвосьмого,
гады! — я выпрыгнула из теплого одеяльного убежища и бросилась в при-
хожую.
— Аня, открывай скорее!
Это я услышала еще на подлете к двери, с дополнением: плач,
крики и прочие элементы коллективной паники, которая начисто
изничтожает первоначальную злость разбуженного человека.
На площадке, где вчера были лыжники, стояла моя соседка Ира и с
ней еще какие-то люди.
— Аня, мне срочно позвонить — умер Эмиль Сергеевич.
Ира всхлипнула и заговорила быстрее. Из этого быстрого рассказа
я поняла не все — Ира и так торопится в разговоре, а теперь и вовсе.
Пока она звонила по моему телефону в "скорую", милицию и
похоронное бюро, я вышла на лестничную клетку и, пробравшись между
соболезнующими спинами соседей, зашла в Ирину квартиру.
Ее свекор Эмиль Сергеевич лежал на полу, вытянув прямые ноги в
продранных на пальцах тапочках.
— Сердце, — сказал кто-то тихий за моей спиной.
То, что Эмиль Сергеевич болеет уже не первый год, я знала. Он
вообще-то был хорошим дедушкой, не очень и старым, насколько я
понимаю, на пенсию вышел года четыре назад. Очень любил читать и
постоянно одалживал у меня книги. Я давала их охотно, против
обыкновения; вообще-то не люблю, когда до моих вещей дотрагиваются
незнакомые руки. Эмиль Сергеевич
был очень аккуратным и возвращал книжки неизменно завернутыми в
"Литературку". Это подкупало.
Умерший старик выглядел подтянутым и даже красивым — не таким,
какой был при жизни.
Ира хлопком закрыла дверь.
— Ань, ты чего, у тебя ведь квартира открытая! И снова увидев
Эмиля Сергеевича:
— Ой, что же теперь будет-то?
Ирины переживания можно было понять. Свекор был единственной
опорой для нее и ее маленького сына. Жили на его пенсию и приработок,
сути которого я не знала.
— Ну ничего, — утерла слезы Ира, — зато умер легко.
"За что за то?" — подумалось мне. Вслух я произнесла:
— Ира, мне очень-очень жаль. Я могу тебе как-то помочь?
Ира сказала, что спасибо, нет. Да и чем тут теперь поможешь?
На выходе я снова заглянула соседке в глаза.
— Я понимаю, что это совсем некстати, но... ты не видела вчера
ночью группу лыжников у нас на площадке?
Ира молча покачала головой и снова ушла в свое горе, как в
глубокую нору.
На похороны Эмиля Сергеевича я не попала — срочно вызвали в
Москву. Речь шла о моей книжке, так что пропустить встречу я не
могла. Летела в самолете над заснеженной землей и представляла, как
опускают Эмиля в могилу на Широкой Речке. Рядом — памятник сыну,
Ириному мужу, которого убили на улице пьяные подростки. На снегу
возле подъезда — еловые веточки.
А когда я вернулась через четыре дня — прокляв все и вся, потому
что встреча была абсолютно дурацкой и непродуктивной, повесть вообще
в это издательство брать не захотели (могли бы и по телефону, собаки,
известить), Иры в соседней квартире уже не было.
— Уехала к матери, в Серов, с мальчишком вместе, — пояснила
Надежда Георгиевна из девяносто пятой квартиры. — Сказала, что
квартиру эту будет сдавать. Не знаю, Ань, кто сюда жить придет — как
не боится, там ведь и мебель оставила, и ковер...
Ковер и мебель у Иры просто никакие, но Надежда Георгиевна живет
еще хуже, и ей сравнивать не с чем.
И холодно у Иры в квартире так же, как у меня. Но ведь у ней-то
еще и ребенок!
Я отвернулась от Надежды Георгиевны, чтобы открыть наконец свою
дверь, но старушка сказала:
— Аня, зайди-ка ко мне.
Прямо с сумкой и в дорожной пыли — но вежливая! — зашла в
обшарпанную девяносто пятую. Жуткий стариковский запах — вместе
лекарства, старая кожа, бедная несытная пища, шерстяные носки, в
которых ходили не один день.
Губы у Надежды Георгиевны, тем не менее, накрашены.
Протянула плотную папку, набитую бумагами, и два больших мятых
конверта картонного цвета, прорванных по краю.
— Это Ирка тебе велела передать. Эмиль Сергеевич все сидел с
этими бумажками и говорил, что надо бы с Анной посоветоваться — она
ведь литератор, но стеснялся. А теперь, Ирка говорит, эти бумажки
только выкинуть, а тебе — вдруг сгодятся.
2.
Я зашла в окончательно выстуженную квартиру. Котишка со страшной
скоростью прилетел меня встречать, так что когти заскользили по
паркету.
— Кормить тебя не забывали, Шуми? — я бросила папки и конверты
Эмиля в кресло и пошла на кухню поставить чайник.
За спиной раздался хлопок и долгий шелест. Шумахер вспрыгнул на
спинку кресла, панически прижав уши.
Бумаги из папки и конвертов покрыли пол плоским ковром. Бумаги,
отпечатанные на старой машинке типа "Москва", документы, написанные
под копирку разными почерками, ксерокопии каких-то странных карт и
рисунков, газетные вырезки, отксеренные так, что посреди белоснежного
листа неловко томится крошечная заметка, фотографии скверного
качества и толстая подшивка страниц в двести (это она так звучно
хлопнула об пол).
Я подняла ее. Бледно-серая печать — еще одна ксерокопия. И явно
неполная — многих страниц не хватает. После восьмой сразу двадцать
пятая.
ДЕЛО №_ прекращенное уголовное О гибели туристов в районе горы
Отортен начато 1959 г.
закончено 1959 г.
Я наугад ( и, видимо, удачно) раскрыла папку.
Обстоятельства дела:
Двадцать третьего января 1959 года самодеятельная группа
туристов в составе десяти человек отправилась в лыжный поход по
маршруту
Недель — Гора Отортен. От участка 2-й Северный в лыжный поход
пошло девять человек. 1-го февраля 1959 года группа начала
восхождение к горе Отортен и вечером разбила палатку у высоты 1079.
В ночь на 2-е февраля при невыясненных обстоятельствах произошла
гибель всех девяти человек.
Следующей в деле была фотография лыжников, которые стояли перед
моей дверью в прошлую пятницу. Две круглолицые девушки — брюнетка и
блондинка, веселый парень в шляпе, еще один с раскосыми глазами (мне
такие нравятся)... Но ведь прошло сорок лет! И если даже
предположить, что я сошла с ума и мне всякое мерещится, непонятно,
чего им, духам, от меня надо! Я не турист и даже не любитель природы
— мне никогда не приходилось жить в палатке, и самое главное, мне
всего тридцать лет, я не знала никого из этих туристов. Не могла
знать!
Снова (теперь уже с начала) открыла копию уголовного дела и
начала читать все порядку:
Прокуратура
Российской Советской
Федеративной Социалистической
Республики
Прокурору Свердловской области
Государственному советнику
юстиции 3-го класса —
тов. Клинову Н.
(лично)
Возвращаю прекращенное уголовное дело о гибели туристов Дятлова
и других. Приложение: 1. Дело в 1 томе. 2. Альбом..
з. жжтжжжжжжжжжж
Зам. прокурора РСФСР Государственный советник юстиции 3-го
класса
(Ураков)
Тут же шла надпись от руки, косо, как гордые писатели обычно
подписывают свои книжки:
т. Роговой Ю. И.
по указанию Н. И. Климова просьба хранить в секретном архиве,
пакет хранить в с/с производстве И/VII 59 г.
Я все-таки решила выпить чаю. В конце концов, папки и эти
странные бумаги от меня не убегут. Кроме того, мне просто необходимо
было подумать о том, что же это за странные явления такие со мною
происходят. Раньше помогала думать сигарета, а теперь — курить
бросила окончательно, поэтому оставался только чай.
И тут случилась очень необычная вещь. В голове у меня начали
крутиться шесть цифр. Как песня: восемь — пять — один — четыре —
девять — два. Я уже устала думать эти цифры, они же все крутились в
голове: восемь — пять — один — четыре — девять — два.
Цифры были совсем разные — ни одна не повторялась в комбинации.
Индекс?
Код?
Мистическая загадка?
Пора лечиться?..
Зазвонил телефон.
Телефон!
Я взяла трубку — ошиблись номером. Спросили Евгению Ивановну.
Тогда подумала: восемь, это ведь межгород — не может быть такого
номера...
Все равно набрала, и радостный инфантильный голос ответил:
— Поздравляю, вы первым дозвонились до радио "Ля бемоль"!
— Первой, — машинально поправила я. — И что теперь? Зачем я до
вас дозвонилась?..
— Вы победили в нашем конкурсе и теперь должны подъехать за
потрясающим призом!
Тут в трубке что-то зашипело, слышны были дикие выкрики.
— Я вообще-то не хотела участвовать в вашем конкурсе.
Инфантильный голос засмеялся с явным недоверием.
— Записывайте адрес!
Я покорно взяла ручку. Рефлексирующий интеллигент, самой
противно.
3.
Когда я долгое время не пишу, у меня развивается сильнейший
словесный токсикоз. Слова прокисают внутри меня, подобно
невостребованному молоку в грудях кормилицы. Я начинаю болеть и
бредить удачными, как мне кажется, выражениями. Токсикоз пропадает
сразу же после того, как я получаю доступ к компьютеру, блокноту, на
худой конец — к чьим-нибудь ушам (хотя в таком случае мировая
литература не досчитается моих находок; я теряю интерес к тому, что
рассказано). Однако токсикоз обещал затянуться — мало того, что в
Москве все не то, так еще и дома: галлюцинации, странные документы, а
теперь какой-то приз дурацкий!
Ладно хоть радиостанция эта вещала с соседней улицы, — может, и
не плохо прогуляться, хотя холод — собачий.... Шумахер явно
предсказывал скверную погоду — свернулся пушистым кренделем на диване
и спрятал нос в лапки.
Иногда я жалею, что не родилась кошкой. Можно спать шестьдесят
процентов жизни, а в свободное время хулиганить.
Кстати, люди, которые не любят кошек, всегда оказываются если не
плохими, то уж во всяком случае не теми, с кем стоит общаться. Это я
проверила на личном опыте. Зато у замечательных человеков всегда есть
кошка или кот. Тоже проверено.
Я потрепала Шумахера по гривке и пошла одеваться.
На улице было теплее, чем в моей квартире. Тем не менее холодный
воздух охотно забирался в мои рукава и под воротник, а застывшие
снежинки били по лицу, словно мелкие звенящие стекляшки.
Замерзнуть я не успела.
— На радио "Ля бекар". Выиграла приз, — скупо отчиталась я
седобровому охраннику, с любопытством рассматривающему мой
покрасневший нос.
— Девушка, — укорил меня охранник, — радио называется "Ля
бемоль". Бекар — совсем другое дело, это значит, что повышение на
полтона отменили.
Черкнул мне что-то на крохотулькой бумажечке и комсомольски
указал на лифт.
— Не забудьте пропуск подписать!
Лифт ехал ко мне, скрежеща решетками и подвывая механизмами.
Здание оказалось очень старым, и лифт под стать, с надписями на двух
языках — русском и немецком, видимо трофейные немцы так развлекались.
Лифт по-немецки будет "ездящий стул".
Почему "стул", если в нем стоят?..
Белая дверь, за которой должны были густо цвести инфантильные
голоса, оказалась закрыта на специальный кодовый замок. Естественно,
кода я не знала — мне его никто не сказал. Я вздохнула и дернула за
ручку. Тишина.
— У них обед, — сказал кто-то очень тихо и застенчиво. Справа
на каком-то довоенном стуле сидела худенькая девушка, похожая на
умненькую лисичку.
— Света, — пояснила она. — Меня позвали получить приз, хотя я
просто ошиблась номером. Звонила не к ним, а маме. Я отпинывалась, но
они тут все такие настырные!
— Со мной та же история.
Света смотрела внимательно, и я спохватилась:
— Аня. Я пишу книжки.
Света улыбнулась и стала еще больше похожа на лисичку.
— Я как раз искала писателя, чтобы...
Тут она засмущалась, и мне как будто увиделись ее мысли: "я ведь
совсем ее не знаю!".
— Чем ты занимаешься? — вежливо переключилась я. Света была из
тех, кому сразу хочется говорить "ты". Таких людей очень мало. В
основном мне встречаются их противоположности, которые настаивают на
более неформальном обращении. А мне оно дается с трудом — именно с
ними. Я еще очень долго срываюсь на "вы", и противоположности
обижаются.
— Я учусь, — сказала она. — На истфаке. Но основная моя жизнь
проходит не там. Я увлекаюсь туризмом.
Пришлось сделать сложное лицо. Я всю жизнь боялась туристов. Во-
первых, мне непонятно, где они берут столько сил, чтобы ходить под
грузом тяжелых
рюкзаков на немыслимые расстояния, во-вторых, я не знаю, зачем
им это надо: гораздо приятнее лежать под пледом с книжкой, котом и
бутылкой красного сухого. Самое главное, я чувствую остро, как
бритвой по пальцу, что туристы тоже меня не поймут с моим ленивым
образом жизни. Будут переглядываться и хохотать. Потому что мой папа
— супертурист, начальник экспедиции, охотник и рыбак с тридцатилетним
стажем. И вот, он брал меня в детстве с собой в лес. Я покорно
проходила метров двести, после чего садилась в траву и кричала:
— Домой! Говно!
К чему относилось последнее, непонятно, но мама говорит, что
этому слову меня точно не учили. Папа страшно обижался.
Меня усаживали на пенек и давали книжку Успенского про
гарантийных человечков. Тогда я еще как-то терпела.
После трех таких походов папа умыл руки и отказался от лесных
общений со мною. И выросла я урба-ноидом.
И вот теперь нарвалась на настоящую туристку, да она еще
писателя ищет...
— Свет, а зачем тебе писатель? — я въехала в разговор заново и
уже на танке.
Света смутилась, поправила челку и сказала:
— Сорок лет назад на севере Урала погибла туристическая группа.
Группа Дятлова. Девять человек.
Тут дверь с кодовым замком открылась, и в Проеме мы увидели
улыбку.
— Здравствуйте, здравствуйте! — сказала улыбка. Дверь открылась
шире, и прямо перед нами появилась высокая фигура унисексуального
склада. Света тоже улыбнулась как-то беззащитно, а фигура (я ,честно
не
могла определить ее пол) развернулась в сторону кабинета и
патетически воскликнула:
— Прибыли наши призеры!
Радийцы зашумели, а Света тихонько сказала мне:
— Видимо, им совсем уж никто не звонит. Хорошо, что мы
откликнулись, а то как-то жаль их. Все-таки работают люди.
Нас торжественно провели в комнату, и фигура (я отметила у нее
легкую, почти красивую сутулость и уши, похожие красной сморщенностью
на дольки сушеных яблок, — видимо, фигура несколько молодилась) плес-
нула в два стакана по щедрой порции коньяка.
— Я за рулем, извините, — мягко сказала Света.
— Оу! — обрадовалась фигура и залпом выпила коньяк. Я пригубила
напиток: надеялась еще поработать сегодня.
Потом нам преподнесли два пластиковых пакетика с логотипом "Ая
бемоля". В моем оказались кепочка, авторучка и два компакт-диска с
ужасными рожами на обложках. Что было у Светы, не знаю, но она
всячески показывала свое удовольствие.
— Большое спасибо! — искренне благодарили мы, продвигаясь к
двери. Фигура кричала нам вслед:
— Надеемся, что вы станете нашими постоянными слушателями!
— Мы же пропуск не подписали! — вспомнила Света уже на
лестнице. — Надо бы вернуться, да неудобно как-то.
— Попробуем так прорваться. — Я решительно двинулась к
знакомому лифту.
Охранник широко улыбнулся:
— Илья Петрович предупредил, что вы сейчас выйдете. Он сказал,
что вы забыли пропуска подписать...
— Илья Петрович, наверное, и есть та странная фигура, — сказала
я.
Света удивилась:
— Я думала: оно — женщина.
Мы засмеялись, и мне показалось, что знакомы мы с ней давным-
давно. Хотя, честно говоря, я с женщинами не дружу: у меня был в
жизни случай, связанный с отборной девичьей подлостью. Подруга
красиво, как в шахматных этюдах Рашида Нежметдинова, увела у меня
мужа. Я успела только вскрикнуть вслед: е-два, е-четы-ре, и это
больше напоминало вопль: твою мать! После этого я завязала и с одним
полом, и с другим. Шумахер — мой единственный друг и соратник.
Света приготовилась сказать что-нибудь прощально-вежливое, я
читала это на ее милом лисьем личике. Видимо, передумала, потому что
услышалось совсем другое:
— Садись, я тебя подвезу.
Я уселась в зеленую "восьмерку", и Света аккуратно выехала на
улицу.
Через две минуты мы были у моего дома.
— Зайдешь? — спросила я неуверенно: тоже ведь страшно
незнакомого человека — и сразу к себе домой. Мой бывший муж просто
убил бы за такое. Ну и пусть убивает теперь свою-мою подругу,
заслужила.
— Да, — сказала Света, — зайду. Вдруг и правда ты именно тот
человек, который мне нужен. Который напишет правду. Все как было.
4.
Пока я открывала ключом дверь под нежное потустороннее мурканье
Шумахера, отворилась соседняя квартира, и на площадке появилась
накрашенная Надежда Георгиевна. Она улыбнулась, и стало видно красную
помаду на зубах, которая придавала старушке зловещий вид.
— В городе ходит ужасная ротовирусная инфекция, — вместо
приветствия сказала Надежда Георгиевна. Все страшные новости
немедленно поднимали ей настроение, особенного пика которого можно
было достигнуть, делясь информацией с окружающими. — Кишечный грипп!
Берегитесь, девочки! В поликлиники города поступило четыре тысячи
человек.
Из ее квартиры звучало приглушенное эхо теле-новостей.
— Спасибо, что предупредили, — сказала я, и Света тоже кивнула в
знак благодарности.
Света не сказала ни слова про выстужающий холод моей квартиры, а
Шумахер сразу запрыгнул к ней на руки, пока я варила кофе. Замурлыкал
и уснул. Шумахер — тончайший психолог, поэтому я окончательно
расслабилась. Свете можно доверять, она не станет бить меня тефалью
по голове, а потом рыскать по квартире в поисках несуществующих
богатств. Мой стылый труп в темных пятнах и с задранной до шеи юбке
не покажут в вечерних новостях, которые я так люблю смотреть.
— Хорошо! — вслух сказала я. Света удивленно посмотрела на
меня.
— Послушай, — начала я, — у тебя не бывает так, что сон и явь не
отличаются друг от друга? Будто сны оживают или реальные события как
сон?
Света молчала. Гладила Шумахера по спинке.
— Уже больше недели мне снится один и тот же сон. Я никому не
могу его пересказать, в силу того, что общаюсь... ну почти ни с кем
я, честно говоря, и не общаюсь.
— Какой сон? — быстро спросила Света.
— Холодная северная ночь, январь или февраль. Хилые березы,
черные елки, невысокие и широкие горы. Каменные груды такие, не
помню, как они называются...
— Останцы, — сказала Света.
— Точно! Потом — палатка, поставленная на склоне горы. Кедр —
высокий и мощный.
— А люди? Люди там есть, в твоем сне?
— Несколько человек. Они ползут по колючим сугробам, их бьет
ветер и снег. Люди тяжело дышат, но пытаются продвигаться дальше.
Потом они замирают, и тут я просыпаюсь.
Света сказала:
— Или ты врешь и кто-то тебе все рассказал, или это чудо!
Я обиделась. Уж кем-кем, а вруньей я точно не была.
— Не обижайся, пожалуйста, — попросила Света, — просто твой сон
удивительно походит на то, что было в реальности. Я начала тебе
рассказывать еще на радио — помнишь, погибшие дятловцы? Может быть,
просто кто-то очень хочет, чтобы тебе снился именно этот сон?
Мы притихли, и в это время Шумахер вцепился когтями Свете в
ладонь. Она вскрикнула и прижала руку к губам.
— Шуми! — я была в бешенстве. Котишка тем временем уже долетел
птицей до подоконника и начал носиться по нему туда и обратно:
Надежда Георгиевна вывела гулять свою болонку, и Шумахер это почув-
ствовал.
— Охотник недоделанный, — я извинительно смотрела на Свету, но
она почему-то избегала моего взгляда.
Я взяла в шкафчике зеленку и подошла ближе.
— Аня, зачем ты придумала про свой сон?
Я убеждающе приложила руку к сердцу, но потом проследила Светин
взгляд: она увидела документы Эмиля!
— Я не успела рассказать! Света смотрела недоверчиво.
— После этих снов со мной случилась и вовсе невероятная
история. Они пришли ко мне домой. Ну, лыжники. Они смотрели на меня,
и там потом был снег на площадке.
Света смотрела уже как-то тревожно.
— Понимаю, что это звучит ненормально, но они чего-то хотят от
меня. А на другое утро, как они приходили, умер мой сосед Эмиль
Сергеевич.
— Эмиль Сергеевич Кац? — переспросила Света.
— Да, а ты его знала?
— Он учился на одном курсе с Игорем Дятловым. Пытался
расследовать причины их гибели самостоятельно. Загремел в тюрьму —
возможно, что поэтому. Все думали, он забросил это дело.
— Его невестка отдала документы мне. Сказала, что он проводил с
ними все время. А там были фотографии, я и узнала тех лыжников. Потом
эта встреча с тобой...
— Ты не специально пришла на станцию? — подозрительно спросила
Света.
— Как я могла знать, что ты ошибешься номером? — мне уже
надоело оправдываться.
— Можно взглянуть на документы? — спросила Света.
— Конечно.
Она взяла их как-то опытно, начала перелистывать странички
беглыми пальчиками, будто играла на бумажной арфе.
— У него есть интересные вещи. Если ты дашь мне скопировать эти
бумаги, я дам тебе то, что насобирала сама. Уже десять лет я собираю
— по крохе — все, что связано с дятловским делом. Документы. Свиде-
тельства поисковиков. Воспоминания родителей. Фотоархивы. За эти
десять лет дятловцы стали мне ближе самой дорогой родни, и я знаю про
каждого все. Я не
знаю только одного: что же все-таки произошло на перевале у горы
Холат-Сяхыл,
(Отортен? — смутно припомнилось мне, но я промолчала.)
на перевале, который теперь носит имя Игоря Дятлова и его
группы?.. Чем больше проходит времени, тем больше рождается версий.
Нужен человек, который напишет книгу об этом, — может быть, найдется
читатель, которому откроется истина. Если ты, Аня, говоришь правду, —
а мне почему-то кажется, что ты не врешь, — значит... этот человек —
ты.
— Я сейчас вообще-то работаю над романом о школьной
любви... — виновато сказала я. Как объяснить Свете, что для этого
своего романа я потратила два месяца на преподавание литературы в
старших классах самой близлежащей к моему дому школы? И герои этого
романа сейчас застыли в неподвижных позах так, как я их оставила на
недописанном до конца листе бумаги... — Может быть, чуть позже? Мне
интересно, но сейчас я не могу.
Света улыбнулась.
— Ребята ждали сорок лет, я — десять. Неужели не потерпим еще
полгода? Пиши свой роман, потом примешься за наш.
— Наш? — ревниво спросила я. — Мы что, будем писать вместе?
— Нет, конечно, — она все еще улыбалась
— Как узнать, что вся эта история — не сон? — спросила я.
Света показала мне разодранную Шумахером руку.
На другой день Света принесла мне тряпичную красную сумку с
надписью Marlboro, в которой лежали пластиковые и бумажные папки,
картонные коробки
с фотографиями и другие снимки в черных "проявочных" конвертах,
маленькие записные книжки, видео-и аудиокассеты.
— Главное, не нарушай порядок. В каждом конверте все разложено
так, как надо. Начинай изучать потихоньку.
Света ушла (на полгода, думалось мне), а я облегченно вздохнула,
поставила сумку в коридоре, поместив туда же бумаги Эмиля, и села
наконец-то за наскучавшийся по моим пальцам компьютер.
Шумахер лег возле монитора и тут же уснул, убаюканный тихим
шелестом клавиш.
5.
Долго и старательно смотрела я в нежно-голубую гладь монитора,
набирая те самые слова, которые мучили меня изнутри. Три страницы
написались легко, будто мне их продиктовали. Внятно, разборчиво, как
детям в школе.
Я подняла руки вверх, чтобы немного отдохнуть, и посмотрела в
окно. Потом — снова на экран. Что-то привлекло мое внимание, и я
вернулась к первой из написанных сегодня страниц.
Перечитала, как обычно, с отвращением к себе.
Плохо, чуть лучше, почти хорошо... Стоп, а это здесь откуда?
В текст зашел некий Игорь — крепкий, с раскосыми глазами и
большеротый. Игорь, как было написано, "смотрел на нее внимательно,
будто чего-то ожидая".
Я посмотрела на дрыхнущего без задних лап Шумахера и потом еще
раз на монитор.
Честное слово, никакого Игоря я не придумывала, в моем
повествовании и так уже дышать нечем от огромного количества
персонажей!
Попробовала писать дальше, забыв про это странное появление.
Просто выделила этот кусочек и нажала delete. Сделала еще пять
страниц, молодец, теперь можно и чаю выпить.
На кухню пошли вместе с Шумахером, он терся красивыми
восьмерками вокруг моих ног, будто расписывался в бесконечности
своего голода. Пришлось дать верному дружку кусочек вареного мяса,
который я планировала съесть за ужином.
Стройнее буду!
С кружкой чая в руке, теперь уже без Шумахера (он бегал с
подаренным мясом по кухне, делая из него нехитрые стенные аппликации,
потом скорябывал их лапой и подбрасывал вверх, словно Майкл Джордан в
лучшие года), вернулась я к компьютеру, на мониторе которого плавали
красивые цветные рыбки.
Enter и перечитать новый кусок. Героиня должна была наконец-то
слиться с героем в порочной и мучительной страсти.
Вместо этого я прочитала подробный абзац про неких Зину и Люду.
"З